101. Л. С. Пушкину и О. С. Пушкиной.
4 декабря 1824 г. Из Михайловского в Петербург.
Не стыдно ли Кюхле напечатать ошибочно моего «Демона»[1]! моего «Демона»! после этого он и «Верую» напечатает ошибочно. Не давать ему за то ни «Моря»[2], ни капли стихов от меня.
NB. г. Издатель «Онегина»,
Стихи для вас одна забава,
Немножко стоит вам присесть.
Понимаете? да нельзя ли еще под «Разговором»[3] поставить число 1823 год? Стих: Вся жизнь одна ли, две ли ночи — надобно бы выкинуть, да жаль — хорош. Жаль еще, что Поэт не побранил потомства в присутствии своего Книгопродавца. Mes arrière-neveux[4] me devraient cet ombrage < 1 > С журналистами делай что угодно, дарю тебе мои мелочи на пряники; продавай или дари, что упомнишь, а переписывать мочи нет. Михайло привез мне всё благополучно, а Библии нет. Библия для христианина то же, что история для народа. Этой фразой (наоборот) начиналось прежде предисловие «Истории» Карамзина. При мне он ее и переменил.— Закрытие феатра[5] и запрещение балов — мера благоразумная. Благопристойность того требовала. Конечно, народ не участвует в увеселениях высшего класса, но во время общественного бедствия не должно дразнить его обидной роскошью. Лавочники, видя освещение бель-этажа, могли бы разбить зеркальные окна, и был бы убыток. Ты видишь, что я беспристрастен. Желал бы я похвалить и прочие меры правительства, да газеты говорят об одном розданном миллионе. Велико дело миллион, но соль, но хлеб, но овес, но вино? об этом зимою не грех бы подумать хоть в одиночку, хоть комитетом. Этот потоп с ума мне нейдет, он вовсе не так забавен, как с первого взгляда кажется. Если тебе вздумается помочь какому-нибудь несчастному, помогай из Онегинских денег. Но прошу, без всякого шума, ни словесного, ни письменного. Ничуть не забавно стоять в «Инвалиде»[6] наряду с идиллическим коллежским асессором Панаевым[7]. Пришли же мне «Эду»[8] Баратынскую. Ах он чухонец! да если она милее моей Черкешенки, так я повешусь у двух сосен и с ним никогда знаться не буду.
4 дек.
———
Милая Оля, благодарю за письмо, ты очень мила, и я тебя очень люблю, хоть этому ты и не веришь. Si ce que vous dites concernant le testament d’Анна Львовна est vrai, c’est très joli de sa part. Au vrai j’ai toujours aimé ma pauvre tante, et je suis fâché que Chalikof[9] ait pissé sur son tombeau < 2 >. Няня исполнила твою комиссию, ездила в Святые горы и отправила панихиду или что было нужно. Она целует тебя, я также. Твои троегорские приятельницы[10] несносные дуры, кроме матери. Я у них редко. Сижу дома да жду зимы.
———
Лев! сожги письмо мое.
Кланяйся Василию Васильевичу Энгельгардту и Гнедичу, и Плетневу, и Онегину, и Слёнину. Присылай мне «Старину»[11]: это приятная новость. Торопи Дельвига[12]; надеюсь, что не претерпел он убытку. Что Козлов[13] слепой? ты читал ему «Онегина»[14]?
Примечания
[1] «Демон» был напечатан в «Мнемозине» Кюхельбекера (1824, ч. III).
[2] Море — стихотворение «К морю».
[3] «Разговор» — «Разговор книгопродавца с поэтом».
[4] «Мои двоюродные внуки...» — измененный стих Лафонтена («Старик и трое молодых»).
[5] «Закрытие феатра...» — в связи с наводнением в Петербурге (см. примеч. 98).
[6] «Инвалид» — «Русский инвалид».
[7] Панаев — В. И., мелкий поэт; писал идиллии.
[8] «Эда» — поэма Баратынского.
[9] Шаликов (см. примеч. 52) напечатал чувствительное послание «К В. Л. Пушкину. На кончину его сестры».
[10] Троегорские приятельницы — А. Н. и Е. Н. Вульф (дочери П. А. Осиповой) и А. И. Осипова (ее падчерица).
[11] «Старина» — альманах декабриста А. О. Корниловича «Русская старина».
[12] «Торопи Дельвига...» — Выход его альманаха «Северные цветы» задержался в связи с наводнением.
[13] Козлов — И. И., поэт.
[14] «Онегин» — печатавшаяся 1-я глава романа.
Переводы иноязычных текстов
< 1 > Мои потомки были бы мне обязаны этой тенью. (Франц.)
< 2 > Если то, что ты сообщаешь о завещании А. Л., верно, то это очень мило с ее стороны. В сущности, я всегда любил тетку, и мне неприятно, что Шаликов обмочил ее могилу. (Франц.)
| 
