А. Читали вы в последнем № «Галатеи» критику NN?
В. Нет, я не читаю русской критики.
А. Напрасно. Ничто иное не даст вам лучшего понятия о состоянии нашей литературы.
В. Как! неужели вы полагаете, что журнальная критика есть окончательный суд произведениям нашей словесности?
А. Нимало. Но она дает понятие об отношениях писателей между собою, о большей или меньшей их известности, наконец, о мнениях, господствующих в публике.
В. Мне не нужно читать «Телеграф», чтобы знать, что поэмы Пушкина в моде и что романтической поэзии у нас никто не понимает. Что же касается до отношений г-на Раича и г. Полевого, г-на Каченовского и г. Булгарина — это для меня вовсе не любопытно...
А. Однако же забавно.
В. Вам нравятся кулачные бойцы.
А. Почему же нет? Наши бояре ими тешились. Державин их также воспевал[1]. Мне столь же нравится кн. Вяземский в схватке с каким-нибудь журнальным буяном, как и гр. Орлов в бою с ямщиком. Это черты народности.
В. Вы упомянули о кн. Вяземском. Признайтесь, что из высшей литературы он один пускается в полемику.
А. Позвольте... сперва скажите, что вы называете высшей литературой...
......................................
......................................
В. Публика довольно равнодушна к успехам словесности — истинная критика для нее не занимательна. Она изредка смотрит на драку двух журналистов, мимоходом слушает монолог раздраженного автора — или пожимает плечами.
А. Воля ваша, я останавливаюсь, смотрю и слушаю до конца и аплодирую тому, кто сбил своего противника. Если б я сам был автор, то почел бы за малодушие не отвечать на нападение — какого бы оно роду ни было. Что за аристократическая гордость позволять всякому уличному шалуну метать в тебя грязью! посмотрите на английского лорда: он готов отвечать на учтивый вызов gentleman <*> и стреляться на кухенрейтерских пистолетах или снять с себя фрак и боксовать на перекрестке с извозчиком. Это настоящая храбрость. Но мы и в литературе и в общественном быту слишком чопорны, слишком дамоподобны.
В. Критика не имеет у нас никакой гласности, вероятно, и писатели высшего круга не читают русских журналов и не знают, хвалят ли их или бранят.
А. Извините. Пушкин читает все №№ «Вестника Европы», где его ругают, что значит, по его энергическому выражению,— подслушивать у дверей, что говорят об нем в прихожей.
В. Куда как любопытно!
А. Любопытство, по крайней мере, очень понятное!
В. Пушкин и отвечает эпиграммами, чего вам более.
А. Но сатира не критика — эпиграмма не опровержение. Я хлопочу о пользе словесности, не только о своем удовольствии. Если бы все писатели, заслуживающие уважение и доверенность публики, взяли на себя труд управлять общим мнением, то вскоре критика сделалась бы не тем, чем она есть. Не любопытно ли было бы, например, читать мнение Гнедича о романтизме или Крылова об нынешней элегической поэзии? Не приятно ли было бы видеть Пушкина, разбирающего трагедию Хомякова[2]? Эти господа в короткой связи между собою и, вероятно, друг другу передают взаимные замечания о новых произведениях. Зачем не сделать и нас участниками в их критических беседах.
Примечания
Черновой набросок. Опубликован в 1884 г. Работа Пушкина над текстом прервана в процессе его отделки, почему печатающаяся выше редакция является неокончательной. Сравнительно с предыдущими изданиями, текст статьи пересмотрен и уточнен, отражая последний момент работы над ним автора.
Статья вызвана резкой полемикой на страницах «Галатеи» — журнала, издававшегося С. Раичем. Раичу так же резко отвечал Полевой в «Московском телеграфе». Подобная же полемика велась в «Северной пчеле» Булгарина и «Вестнике Европы» Каченовского.
[1] «Державин их также воспевал» - В оде «Фелица» говорится о кулачных боях, причем имеется в виду любовь гр. Орлова к подобным развлечениям.
[2] Трагедия Хомякова — «Ермак».
<*> джентльмена. (Англ.) | 
