Все это, однако, отдельные разрозненные моменты брошенных в самом начале замыслов. Гораздо отчетливее мы можем судить о последнем этапе пушкинской драматургии по «Сценам из рыцарских времен».
Видимо, художественная задача Пушкина была здесь совершенно иная, чем в «Борисе Годунове» и в «Маленьких трагедиях». Здесь нет ни изображения исторической эпохи в ее конкретных, исторически засвидетельствованных чертах, с подлинными историческими персонажами, с стремлением разгадать и изобразить мотивы их действий, ни углубленного анализа человеческой души в ее высшем напряжении. Здесь Пушкин ставит себе задачу дать максимально обобщенный образ исторической эпохи, синтетическое изображение, вобравшее и сконцентрировавшее в себе разрозненные черты, типичные для данной эпохи.
Такая обобщенность, синтетичность присуща всему драматургическому строению пьесы и проникает все ее моменты от самых общих построений до стиля речей персонажей. Интересно сопоставление «Сцен рыцарских времен» с «Жакерией» Мериме. Целый ряд моментов заимствован Пушкиным из этой пьесы — сходные ситуации, персонажи, диалоги, и тем не менее драма Пушкина и пьеса Мериме относятся к совершенно различным драматургическим системам. «Жакерия» принадлежит к числу «исторических сцен», представляющих историю в лицах, написана для чтения, а не для сцены, главный упор сделан на историко-бытовые подробности, на колорит эпохи. «Сцены» Пушкина, наоборот, — чистый театр, и притом призванный сконцентрировать в самом лаконичном выражении большое историко-социологическое обобщение.
И стремительный ход событий в драме, и простота основной интриги, выраженной в двух противопоставленных символах — железные латы рыцарей и порох, взрывающий феодальный замок, и строго определенная, почти схематическая социальная характеристика действующих лиц, и их речи, носящие иной раз характер условных социальных и исторических формул, — все это придает сценам известную схематичность, вернее, символичность.
Символический характер носят и введенные в драму фигуры Фауста — изобретателя книгопечатания и Мефистофеля. Появляясь в самом конце пьесы, они не могли, конечно, получить в ней нужного психологического развития. Они вводились как готовые литературные образы, обогащенные всеми связанными с ними поэтическими и философскими ассоциациями.
Написанная Пушкиным часть пьесы показывает, с каким блеском он сумел совместить известную схематичность, условность с необыкновенной яркостью и конкретностью отдельных образов, их психологии н речей.
Эти новые опыты драмы, как уже говорилось, не получили у Пушкина полного развития и завершения. Мы видим только наброски новой, своеобразной — синтетической и «символической» драматургии, резко отличающейся и от «Бориса Годунова», и от углубленно психологических «Маленьких трагедий».
Своеобразный замысел повлиял и на чисто внешнюю форму драм. Пушкин отказывается от своего белого пятистопного ямба и пишет драму целиком прозой. По и такая форма не вполне удовлетворяет его. Пушкин набрасывает два варианта начала «Сцен из рыцарских времен» рифмованными ямбами — четырех- и шестистопными. При этом, если правильны хронологические соображения, приведенные в моем комментарии к этой драме в академическом издании, то колебания между прозой и стихами у Пушкина были с самого начала. Первый набросок написан четырехстопным ямбом:
Ох, горе мне, Мартын, Мартын! 44
Клянусь, ей-ей, ты мне не сын.
Эта оригинальная форма, возможно, восходит к испанскому театру, к драмам Кальдерона, Тирсо де Молина и т. д., в которых нередко фигурирует рифмованный стих, аналогичный русскому четырехстопному ямбу.
Отказавшись от нее, Пушкин пишет драму прозой: это тот основной текст, который у нас есть.
И, наконец, в третий раз Пушкин начинает сначала, перекладывая первый монолог Мартына в шестистопные ямбы:
Эй, Франц, я говорю тебе в последний раз:
Я больше не хочу терпеть твоих проказ.
Уймись или потом поплачешь, будь уверен.
— Да что ж я делаю?
— Ты? вовсе ничего.
И в том-то и беда. Ты, кажется, намерен
Хлеб даром есть...
Таким образом, перед нами как будто замыкается круг: начав свою драматургическую деятельность шестистопными ямбами «Вадима», Пушкин возвращается к этому размеру в последней редакции своих «Сцен...». Но какая разница между риторическими, на французский лад построенными александрийскими стихами декабристской трагедии и живыми разговорными интонациями стихотворного наброска «Сцен из рыцарских времен»!
Смерть помешала Пушкину довести до конца последний этап своей драматургии, но общие черты этого этапа более или менее ясны.
Таков сложный и в то же время закономерный ход развития Пушкина-драматурга, обнаруживающий еще раз теснейшую и глубочайшую связь всего его творчества — от основной проблематики до частностей формы — с общим мировоззрением, с общественными настроениями Пушкина, одного из самых «политических» русских поэтов XIX века.
Созданные им драматические произведения входят в общий ряд его поэтического творчества, занимая там самые высокие места («Борис Годунов», «Маленькие трагедии», «Русалка»). В то же время они представляют собой особую систему, не похожую на традиционный европейский театр, особый пушкинский театр, сочетающий черты яркого реализма и гениальной простоты, отсутствие эффектов — с необыкновенно тонкими и глубокими приемами чисто художественного воздействия.
1940
|