Статьи » Бонди С.М. Народный стих у Пушкина

Далее сказка продолжается прозой.

«Только успела она выговорить эти слова, как дверь отворилась — и царь вошел без доклада.

Царь имел привычку гулять поздно по городу и подслушивать речи своих подданных. Он с приятною улыбкою подошел к меньшой сестре, взял ее за руку и сказал: будь же царицей и роди мне царевича. Потом, обратясь к старшей и средней, сказал...» и т. д., кончая словами: «их посадили в телеги, и все поскакали».

В. Е. Якушкин, опубликовавший впервые этот текст в своем описании пушкинских рукописей¹³, назвал этот прозаический текст «программой к той же сказке». Так обычно и понимали это исследователи, тем более что Пушкин не раз составлял планы, «программы» своих произведений или даже частей их. Однако в данном случае перед нами вовсе не план, а настоящий текст сказки. Стоит внимательно сравнить его с обычными планами Пушкина, чтобы в этом убедиться. Никогда Пушкин не писал таких подробных и связных планов: неуместны в плане такие обороты, как «он с приятною улыбкою подошел» или «с этим словом, не дав им образумиться, царь два раза свистнул» и т. д.

Наконец, что самое главное, из рукописи видно, что Пушкин работал над текстом этого отрывка не так, как работают над планом, дополняя его, меняя композиции, а именно так, как Пушкин работал обычно над прозаическим текстом, над самим стилем его, над изложением.

Вместо слов «обратясь к старшей и средней, сказал» он начал было писать: «обратясь к изумленным», — зачеркнул, начал снова: «обратясь к двум другим», — снова зачеркнул и, наконец, написал так, как указано выше. Вместо слов: «ты будь у меня при дворе ткачихой» — Пушкин написал было и зачеркнул: «Ты будешь придворной ткачихой», — и т. д. Все эти чисто стилистические поправки совершенно неуместны были бы в плане.

Что же за произведение имел в виду Пушкин, в котором стихи чередовались с прозаическим повествованием? Откуда он мог взять такую форму или для чего он ее изобрел? Можно представить себе, что Пушкин пытался воспроизвести нередкий у народных рассказчиков, сказителей былин прием: когда рассказчик забывал точный стихотворный текст былины, он передавал содержание соответствующего места прозой, как сказку. Возможно, что Пушкин слышал подобные рассказы и мог принять это чередование стихотворного и прозаического текста за определенную форму народного сказа.

Так или иначе, этот опыт остался у Пушкина в рукописи и в конце концов «Сказку о царе Салтане...», как и все следующие сказки, он написал сплошь стихами.

Говорить о ритмических вариациях сказочного хорея у Пушкина мы здесь не будем. Укажем только, что в сказках четырехстопный хорей Пушкина звучит совершенно иначе, чем в его лирических стихах (например, «Вертоград моей сестры», «Дар напрасный, дар случайный», «Зорю бьют» и др.).

В заключение отметим характерный для Пушкина-ритмика факт. Три раза в течение своей деятельности он затевал крупное произведение на сюжет сказки о Бове-королевиче. В 1815 году в Лицее он начал писать сатирическую «вольтерьянскую» сказочку в подражание Радищеву; в 1822 году он составлял планы большой сказки-поэмы, очевидно, вроде «Руслана и Людмилы», где центром должны были быть живые, блестящие описания, необыкновенные приключения и т. п.¹⁴. Наконец, в 1834 году он снова пытался вернуться к этому сюжету и обработать его в виде сказки обычного пушкинского типа. Этой смене характера замысла всякий раз точно соответствовала смена принятого Пушкиным стихотворного размера. О «совершенно русском» стихе лицейского «Бовы», взятом Пушкиным у Карамзина, было сказано выше. Для поэмы о Бове 1822 года он уже не годился. В сохранившихся набросках начала этой поэмы мы видим два традиционных пушкинских повествовательных размера: «четырехстопный ямб» (стих «Руслана и Людмилы», южных поэм и т. д.) и «пятистопный ямб» (стих «Гавриилиады» и позже «Домика в Коломне»).

Другое начало:

Наконец, рядом с планом сказки о Бове 1834 года Пушкин набросал два стиха, которые точно указывают тот размер, которым он собирался ее писать, то есть обычный его сказочный четырехстопный хорей:

У Пушкина, как ни у кого из поэтов, метр стиха был обусловлен содержанием замысла.