Последний стих несколько ближе к основному размеру: он отличается от него только отсутствием двух безударных слогов в начале (двухсложной анакрузы) — это правильный трехстопный дактиль:
Свищет, гудит, заливается.
Первый же из этих двух стихов — совсем чуждой конструкции — трехстопный анапест с мужским окончанием:
А погодушка свищет, гудит.
Отрывок «Как жениться задумал царский арап» точнее воспроизводит формулу былинного стиха:
Как жениться задумал царский арап,
Меж боярынь арап похаживает,
На боярышен арап поглядывает.
Что выбрал арап себе сударушку,
Черный ворон белую лебедушку.
А как он, арап, чернешенек,
А она-то, душа, белешенька.
Обращает на себя внимание в разбираемом отрывке насквозь проведенное соединение стихов попарно посредством резко выраженных параллелизмов — см. стихи 2-й и 3-й, 4-й и 5-й, 6-й и 7-й. Поэтому, может быть, более правы были прежние редакторы этого текста, вводившие в него зачеркнутую Пушкиным в рукописи первую строку:
Черный ворон выбирал белую лебедушку.
Вместе с этим стихом стих:
Как жениться задумал царский арап, —
образует такую же параллелистически построенную пару стихов, как и все следующие. А без него этот стих как-то выпадает из общей композиции стихотворения. Зачеркивание же в рукописи у Пушкина не всегда обозначает окончательное уничтожение данного стиха, группы стихов, слова, а часто просто намерение заменить его более удачным.
Лучшим образцом воспроизведения народной песни у Пушкина является его неоконченная «Сказка о медведихе» («Как весенней теплою порою...»). В ней так же, как и в рассмотренных уже произведениях, перемешиваются стихи, группы стихов или отдельные выражения подлинно народные с пушкинской стилизацией.
Стихосложение этой сказки, в сравнении с приведенными выше, отличается прежде всего резким колебанием числа слогов в отдельном стихе — от семи37 до семнадцати38 слогов. Точно так же колеблется и число ударений (основных) — от двух до четырех; большинство стихов все же двухударные.
Такая видимая «неупорядоченность» слогового состава и числа ударений как будто приближает стих «Сказки о медведихе» к «Сказке о попе...», где, как увидим ниже, вообще уже ни ударения, ни силлабика никак ритмически не значимы. Однако это сходство только внешнее: все же значительное большинство стихов оказывается или двухударными или трехударными, что создает известную грубоватую упорядоченность, ритмичность.
От разобранных выше образцов пушкинских народных песен текст этого стихотворения отличается тем, что он не воспринимается как песня, то есть не ощущается ритмической необходимости сильно растягивать отдельные слоги, как это мы видели выше в отношении имитации народных песен. «Сказка о медведихе» явно не песня, а сказка, это не песенный, а речевой стих, хотя интонация текста в значительной его части стимулирует несколько напевное его произношение, вроде причитания, в отличие от чисто речевого, говорного стиха «Сказки о попе...».
Не давая более подробной характеристики ритмики стиха «Сказки о медведихе», укажем только, что, в соответствии с разнообразием слогового объема и числа ударений в стихе сказки, и клаузулы его также не единообразны: при значительном большинстве чисто дактилических окончаний (34 из общего числа — 54) встречаются и женские (9 стихов), один стих пэонического окончания («Веселой игры не игрывати...») и двадцать стихов мужского окончания. Правда, последние почти все могут быть поняты как дактилические, пэонические или гиперпэонические с ритмически слабым ударением в конце. Этих не чисто дактилических клаузул оказывается тринадцать, в том числе с таким резким ударением в конце, как в стихах:
Приходил целовальник еж...
Прибегал тут зайка-смерд...
Приходил тут бобер, торговый гость,
У него-то, бобра, жирный хвост...
и т. д.
Не чисто пэонических клаузул — пять; среди них такие, как
А мужик-то ей брюхо порол,
Брюхо порол да шкуру сымал...
Наконец, два мужских стиха могут рассматриваться как имеющие гиперпэоническое окончание, причем в них сила и самостоятельность конечного ударения очень значительна, особенно во втором стихе:
Голову повесил, голосом завыл...
Становитесь, хоронитесь за меня...
Оба эти случая, в сущности, можно было бы рассматривать как случаи чисто мужской клаузулы.
| 
