Параллелизм смысловой, но синтаксически — антитеза («ты даешь» — «послушен тебе».) Такой же смысловой параллелизм в стихе:
Плату приявший свою, чуждый работе другой.
Он поддерживается близостью синтаксической конструкции: определение с дополняющими членами.
Менее отчетливы формы повторения, параллелизма в следующих стихах:
С трезвой струею воды, с мудрой беседой мешай.
Здесь повторение неполное — глагол только во втором полустишии. Еще отдаленнее связь полустиший в аналогичном построении:
Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит.
Здесь повторяется только конструкция со словом «вечный».
По принципу параллелизма (несколько затушеванного) построены два полустишия на перевод «Илиады» — «Крив был Гнедич поэт...» и «Слышу умолкнувший звук...».
Иногда эта связь двух сходных лексически или по смыслу ритмических групп (стихов, полустиший) бывает у Пушкина в высшей степени тонкой и изысканной. Удивительно в этом отношении построено стихотворение «Царскосельская статуя». Здесь перед нами сложные и переплетающиеся соотношения частей. Все стихотворение построено в виде двух двустиший, связанных параллелизмом.
Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила.
Дева печально сидит, праздный держа черепок.
Чудо! не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой;
Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит.
Параллелизм разными способами затушеван, но все же конец первого стиха и конец третьего явно корреспондируют:
Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила...
...Чудо! не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой.
Также корреспондирует второй и четвертый стихи:
Дева печально сидит, праздный держа черепок...
...Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит.
Этот простой параллелизм усложняется рядом тонких прямых и контрастных соответствий отдельных моментов: отдельные слова настойчиво повторяются в соответствующих стихах: второй и четвертый стих связывает анафора (начало) «Дева», этим же словом скреплены и первый стих со вторым, нарушая и оживляя симметрию:
...дева разбила.
Дева печально сидит...
В первом и третьем стихах в первом полустишии повторено слово «вода»: «Урну с водой»... «не сякнет вода». В первом стихе сказуемое и прямое дополнение расставлены по краям длинного стиха:
Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила.
В соответственном третьем стихе эти два слова сближены в конце стиха:
...изливаясь из урны разбитой...
Точно то же, но в обратной последовательности происходит в четных стихах. Стоящие во втором полустишии рядом слова: «Дева печально сидит» — в четвертом оказываются по краям стиха:
Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит.
Напомним еще одно соответствие — повторение «вечной струей» и «вечно печальна». Но этого мало — начальное полустишие заключает в себе изумительное звуковое соответствие: слово «урна» повторяется как бы эхом в слегка искаженном виде в слове «уронив». Наконец на втором плане менее отчетливо виднеется еще система антитез. Первое двустишие противопоставлено второму, в первом двустишии урна с водой разбита, во втором — совершается чудо: вытекающая вода не иссякает из урны.
Наконец в каждом двустишии есть своя антитеза: в первом — за быстрым, громким стихом («уронив... разбила») следует стих, дающий картину неподвижности, молчания («печальна сидит»). Во втором двустишии громкое восклицание вначале: «Чудо!» — и изображение движения текущей воды («не сякнет... изливаясь») сменяется стихом, заключающим в себе синтетический образ движения и неподвижности:
Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит.
Вся эта сложная и богатая ткань соответствий и противопоставлений, частью действующих в одном направлении, частью противоречащих друг другу, напоминает по своей структуре и по своему действию сложную многоголосную контрапунктическую музыку, где голоса звучат то вместе, то расходятся, каждый ведет свою самостоятельную мелодию, и все вместе сливаются в единое художественное построение.
При разборе этого стихотворения пришлось говорить о таких предметах, которые почти что не разработаны в науке — отсутствует классификация, не установлена терминология, не выявлены даже точно пределы области данных явлений. Сюда относится чисто звуковая сторона стиха, а также те явления стиха, которые дают повод говорить о «громком» или «нежном» «тихом» стихе, о быстром или медленном, о более или менее весомом стихе, части стиха, части стихотворения. Все эти обозначения крайне расплывчаты и заведомо метафоричны. Конечно, в прямом смысле стих сам по себе не может быть ни тихим, ни громким, ни быстрым, ни медленным — таким может быть только чтение этого стиха, декламация его.
Все же приходится употреблять подобные неточные выражения, рискуя впасть в дилетантизм: оставить вовсе без рассмотрения соответствующие явления — значит совершенно обесплодить стиховедческую науку, превратить ее в сухое, формалистическое переливание из пустого в порожнее. Ведь все то, что в стихе связывает «форму» со «смыслом», делает форму «выразительной», все это относится именно к области, почти вовсе не разработанной и являющейся удобной поживой для всяческого импрессионистического дилетантизма. Следует все же пытаться пробивать научные пути в этой области, работая осторожно и серьезно. Надо только иметь в виду, что все изыскания из-за отсутствия в настоящее время какого бы то ни было сравнительного материала остаются только разрозненными наблюдениями.
Трудно даже установить, свойственно ли это такому роду произведений Пушкина, или же творчеству Пушкина в целом, или же данному поэтическому стилю эпохи, или, наконец, поэзии вообще. Настоящее время есть только время собирания материалов, наблюдений и нащупывания путей их разработки44.
| 
