Статьи » Бонди С.М. Пушкин и русский гекзаметр

Стихотворение переведено полностью в область поэтических образов, и попутно напряжение разрешается, грусть просветляется. Начавшись непонятной грустью и тайной тревогой, стихотворение завершается успокоенным движением двух параллелистически построенных полустиший, заканчивающихся просветленными образами Авроры златой и пенатов святых.

Оба разобранные стихотворения, при всей их прелести и поэтичности, еще довольно просты композиционно, — внутреннее движение развивается прямо, связи ясны, сечения отчетливы и симметричны. Но есть у Пушкина образцы более сложного построения, более тонкие приемы для передачи более смутных переживаний.

Стихотворение «На перевод Илиады» представляет собою в этом отношении удивительный, непревзойденный образец. В нем два стиха — гекзаметр с мужской цезурой на третьей стопе и пентаметр; четыре полустишия.

В первом же полустишии происходит особое движение: поэт, сразу сильно начавший, как бы несколько отступает назад, отменяет сказанное: «Слышу» — и затем: «умолкнувший звук»⁴⁸. Это беспокойное движение, колебание, быстрое приглушение начатого просто и решительно («слышу», а не «я слышу») сопровождается особым подбором звуков: гласные все «глухого тембра» «-ы-у-у-о-у-ы-у», согласные также поддерживают это впечатление смутности и приглушенности.

Во втором полустишии все сразу проясняется: «...божественной эллинской речи...» Сначала пауза, затем стих освещается словом «божественной», сразу высоко поднимающим его ход, начатый так медленно, глухо и нерешительно. Слова «эллинской речи» дают точный смысл всему стиху. Все становится светло и ясно. Второе полустишие резко контрастирует и по звукам первому (в полном соответствии с содержанием): «звучные», «ясные» гласные «-а-е-е(а)-е-и-(а)-е-и»; изобилие звонких согласных, удвоенное «н» («божественной»), «л» («эллинской»). Все звучит совершенно иначе.

Второй стих начинается сразу образом Гомера: на фоне этого светлого звучания мы видим не просто Гомера, а «старца великого». Здесь величественный характер придает и перифраз «великий старец», и инверсия. И сейчас же, как в начале первого стиха, отступление, шаг назад: не просто «старца великого чую», а «старца великого тень». После паузы (цезура в пентаметре) снова возвращение к первоначальному ощущению глухого и неясного волнения: «чую смущенной душой». Оба слова («чую» и «смущенной») необыкновенно выразительны и уместны. После описания «видения» (слухового и зрительного) повторяются звуки той же окраски, что в начальном полустишии: «у-у-у-о-о-у-о», и при них глухие — «чу» — «шо» — «що». Даже удвоенное «н» после «о» («смущенной») здесь звучит совершенно иначе, без ясности и звонкости⁴⁹.

Таково «кольцевое» построение этого замечательного двустишия, изумительно передающее смутное поэтическое волнение, охватившее поэта при чтении «русской Илиады», и светлое видение эллинской речи, и величественный образ Гомера, вставшие перед поэтом.

В этом описании мы для специальных целей анализа сильно замедлили темп восприятия двустишия. В действительности вся эта смена художественных впечатлений проходит с необычайной быстротой — на протяжении всего двух строчек. Впечатления не только сменяют друг друга, но и сливаются вместе в одно необыкновенно гармоническое целое.

Такого рода тонкая и сложная художественная структура свойственна вообще всей лирике Пушкина. Но в данном случае существенно то, как все это богатство художественных средств укладывается в формы гекзаметра и пентаметра: для контраста построений использованы полустишия пентаметра или полустишия гекзаметра (при одной цезуре).

Замечательно по тонкости художественных эффектов стихотворение «Юношу, горько рыдая...»⁵⁰.

Самое существенное в его строении — сложные и разнообразные антитезы — разной силы, разного качества, в ритмически различных положениях, проведенных различными средствами. Первому стиху противополагаются, каждый по-своему, все остальные.

В первом стихе — дева, во втором — юноша, там — бурное действие, чувство («горько рыдая», «бранила»), здесь неподвижность, сон. При этом, во избежание простого антитетического параллелизма, в эти два стиха включен не слишком резко заметный «хиазм» (параллелизм с перестановкой) в расположении фраз по полустишиям. Оба стиха кончаются параллельно — сказуемым («бранила» — «задремал») ; в обоих главное предложение во втором полустишии:

Но этому противоречит «хиастическое» расположение сходных полустиший, начинающихся словами «юношу» (первое полустишие первого стиха) и «юноша» (второе полустишие второго стиха). Действие этого полускрытого «хиазма» можно ощутить яснее, если попробовать переставить двустишия второго стиха, превратив «хиазм» в прямой параллелизм.

Третий стих тоже противопоставлен первому, но по-иному. В первом стихе — «ревнивая дева бранила», в третьем — «дева тотчас умолкла». Опять при повторении главного слова («дева») — противоположное содержание.

Здесь также «хиастическое» построение, причем этот «хиазм» двойной. Во-первых, первый и третий стихи (фразы) построены синтаксически одинаково: в одном полустишии — главное предложение, а в другом — обособленное деепричастие с относящимися к нему словами; только расстановка этих двух частей фразы противоположная: «горько рыдая» в первом полустишии, «сон его легкий лелея» — во втором. Во-вторых, упомянутая уже выше антитеза, объединенная общим словом «дева», также распределена по противоположным частям стиха.