Статьи » Бонди С.М. Историко-литературные опыты Пушкина

Смерть Вольт[ера] не останавливает потока. Министры Людов[ика] XVI нисходят в арену с писателями. Бомарше влечет на сцену, рездевает до-нага и терзает все, что еще почитается неприкосновенным. Старая монархия хохочет и рукоплещет.

Общество созрело для великого разрушения. Все еще спокойно, но уже голос молодого Мирабо, подобно отдаленной буре, глухо гремит из глубины темниц, по которым он скитается...

Европа, оглушенная, очарованная славою Французских писателей, преклоняет к ним подобострастное внимание. Германские профессора с высоты кафедры провозглашаюг правила Франц[узской] критики. Англия следует за Франциею на поприще философии, поэзия в отеч[естве] Шексп[ира] и М[ильтона] становится суха и ничтожна, как и во Франции, Ричардс[он] Фильд[инг] и Стерн поддерживают славу прозаич[еского] романа. Италия отрекается от Гения Dante, Metastasio подражает Расину.

Обратимся к России...

На этом кончается черновик этой замечательной статьи. Наиболее интересная для нас часть ее, касающаяся русской литературы, повидимому так и не была написана Пушкиным, и из написанного трудно даже судить, в каком направлении думал Пушкин разработать свою тему, что он хотел сказать о русской литературе XVIII—XIX вв. после этого блестящего введения.

Мало помогает нам и чересчур лаконичный план дальнейшей части статьи, написанный вслед за окончанием текста черновика ее, в «последней тетради» (Лен. Библ. № 2384):

Гораздо более выразителен другой план, находящийся в рукописи, недавно приобретенной в числе других в Ульяновске Ленинской библиотекой в Москве.

Это — набросок плана статьи о русской литературе, повидимому той самой, о которой у нас идет речь. Отрывки из этого плана были напечатаны еще Анненковым и с тех пор перепечатываются во всех изданиях Пушкина (см. например «Пушкин», академич. изд., т. IX, ч. I, стр. 228).

Полная транскрипция и снимок с рукописи приведены в статье «Автографы Пушкина» под ред. М. А. Цявловского. Приведу этот план (не в виде точной транскрипции, а в виде сводки текста).

Прежде всего этот план дает заглавие статьи, притом крайне интересное: «О ничтожестве литературы русской». Далее идет план, отличающийся от плана приведенной статьи отсутствием в нем первой части — исторического введения к XVIII веку¹³.

1. « Быстрый отчет о франц[узской] слов[есности] в 17 стол[етии]
2. 18 стол[етие]
3. Начало р[усской] словесности. Кантемир в Париже обдумывает свои сатиры, переводит Горация. Умирает 28 лет. Ломон[осов], плененный гармонией рифма [т. е. очевидно ритма немецкого тонического стиха], пишет в первой своей молодости оду, исполненную живости etc. — и обращается к точным наукам dégouté славою Сумарокова. Сумароков. В сие время Тредьяковский — один понимающий свое дело. Между тем 18 столе[тие] allait son train. Volt[aire].
4. Екатерина, ученица 18 столетия. Она одна дает толчок своему веку. Ее угождение философам. Наказ. Словесность отказывается за нею следовать, точно так же, как народ. <Члены ко[миссии>, депутаты] Державин, Богданович, Дмитриев, Карамзин (Радищев). Сбоку приписано: «Екат[ерина] Ф[он]виз[ин] и Радищ[ев]».

Век Александров. Карамзин уединяется, дабы писать свою историю, Дмитриев — министр. Ничтожество общее. Между тем французская обмелевшая словесн[ость] envahit tout.

Вольт[ер] и Великаны¹⁴ не имеют ни одного последователя в России, но бездарные пигмеи, грибы, выросшие у корня дубов — Дорат, Флориан, Мармонтель, Гишар, мадам Жанлис — овладевают русск[ой] сл[овесностью]. Sterne нам чужд — за исключением Карамзина.

Парни и влияние сластолюбивой поэзии на Батю[шкова], Вяз[емского], Давыдова, Пушк[ина] и Барат[ынского].

Жуковский и  двенадцатый год, влияние немецкое превозмогает.

Нынешнее влияние критики французской и юной словесности.  Исключения».

Таким образом целью этого исторического обзора литературы у Пушкина было доказать‹«ничтожество русской литературы» — мысль, которую Пушкин не раз высказывал в своих заметках. «У нас еще нет ни словесности ни книг», «Так называемый язык богов так еще для нас нов...» и т. п.

Пушкин часто давал очень высокую оценку (иной раз преувеличенную) своим товарищам-поэтам, или противопоставлял отсутствию подлинной критики наличие «кое-какой» литературы. «Литература кое-какая у нас есть, да критики нет», пишет он А. Бестужеву в 1825 г. (Пушкин, «Письма», т. I, стр. 135); «В одном из наших журналов дают заметить, что Литературная Газета у нас не может существовать по весьма простой причине — у нас нет литературы. Если бы это было справедливо, то мы не нуждались бы и в критике» и т. д. Однако это не мешало ему смеяться над слишком щедрой и поспешной раздачей критикой писателям «титла Гения», сравнений их произведений с «бессмертными произведениями Гете и Байрона».

«Таким образом, — иронизирует Пушкин, — набралось у нас несколько своих Пиндаров, Ариостов и Байронов и десятка три писателей, делающих истинную честь нашему веку». (Статья о Боратынском. Собр. соч, изд. ГИХЛ, т. V, стр. 521.)

Подводя в середине 30-х годов итоги русской литературе, беря ее не в масштабе домашнем, не в полемике с литературными противниками, а оценивая ее в сопоставлении с мировой литературой, Пушкин должен был констатировать ее «ничтожество»...

Статья Пушкина осталась недописанной. Это вполне понятно, если вспомнить, что писал ее Пушкин в 1834 г. и тогда же бросил: дело в том, что в 1834 г. в «Молве» печаталась в ряде номеров знаменитая статья Белинского «Литературные мечтания», где, давая, так же как Пушкин, обзор русской литературы от Кантемира до 30-х годов XIX в., он в высшей степени талантливо и горячо (хотя и чрезмерно многословно) доказывал свое основное положение, что у  нас пока еще нет литературы. Прочтя эту статью Белинского, столь совпадающую по основной установке и даже по общему плану с начатой им статьей «О ничтожестве литературы русской», Пушкин конечно должен был отказаться от своего замысла. Белинского же, как мы теперь знаем, он последние годы ценил очень высоко, вел с ним переговоры о работе его в «Современнике» и дал в «Письме к издателю» (за подписью А. Б.) крайне сочувственный (хотя и с оговоркой) отзыв о деятельности молодого критика. «Он обличает талант, подающий большую надежду. Если бы с независимостью мнений и остроумием своим он соединял более учености, более начитанности, более уважения к преданию, словом, более зрелости, то мы бы имели в нем критика весьма замечательного». Собр. соч., изд. ГИХЛ, т. V, стр. 246—247).