166. П. А. Вяземскому.
13 и 15 сентября 1825 г. Из Михайловского в Москву.
13 сентября.
Сам съешь! — Заметил ли ты, что все наши журнальные антикритики основаны на сам съешь? Булгарин говорит Федорову[1]: ты лжешь, Федоров говорит Булгарину: сам ты лжешь. Пинский[2] говорит Полевому: ты невежда. Полевой[3] возражает Пинскому: ты сам невежда, один кричит: ты крадешь! другой: сам ты крадешь! — и все правы. Итак сам съешь, мой милый; ты сам ищешь полудня[4] в четырнадцать часов. — Очень естественно, что милость царская[5] огорчила меня, ибо новой милости не смею надеяться, — а Псков для меня хуже деревни, где по крайней мере я не под присмотром полиции. Вам легко на досуге укорять меня в неблагодарности, а были бы вы (чего боже упаси) на моем месте, так, может быть, пуще моего взбеленились. Друзья обо мне хлопочут, а мне хуже да хуже. Сгоряча их проклинаю, одумаюсь, благодарю за намерение, как езуит, но все же мне не легче. Аневризмом своим дорожил я пять лет, как последним предлогом к избавлению, ultima ratio libertatis < 1 >
— и вдруг последняя моя надежда разрушена проклятым дозволением ехать лечиться в ссылку! Душа моя, поневоле голова кругом пойдет. Они заботятся о жизни моей; благодарю — но чёрт ли в эдакой жизни. Гораздо уж лучше от нелечения умереть в Михайловском. По крайней мере могила моя будет живым упреком, и ты бы мог написать на ней приятную и полезную эпитафию. Нет, дружба входит в заговор с тиранством, сама берется оправдать его, отвратить негодование; выписывают мне Мойера, который, конечно, может совершить операцию и в сибирском руднике; лишают меня права жаловаться (не в стихах, а в прозе, дьявольская разница!), а там не велят и беситься. Как не так! — Я знаю, что право жаловаться ничтожно, как и все прочие, но оно есть в природе вещей: погоди. Не демонствуй, Асмодей[6]: мысли твои об общем мнении, о суете гонения и страдальчества (положим) справедливы — но помилуй... это моя религия; я уже не фанатик, но всё еще набожен. Не отнимай у схимника надежду рая и страх ада.
Зачем не хочу я согласиться на приезд ко мне Мойера[7]? — я не довольно богат, чтоб выписывать себе славных докторов и платить им за свое лечение — Мойер друг Жуковскому — но не Жуковский. Благодеяний от него не хочу. Вот и всё.
Ты признаешься, что в своем «Водопаде»[8] ты более писал о страстном человеке, чем о воде. Отселе и неточность некоторых выражений. Благодарю от души Карамзина за Железный колпак[9], что он мне присылает; в замену отошлю ему по почте свой цветной[10], который полно мне таскать. В самом деле, не пойти ли мне в юродивые, авось буду блаженнее! Сегодня кончил я 2-ую часть моей трагедии[11] — всех, думаю, будет четыре. Моя Марина славная баба: настоящая Катерина Орлова[12]! знаешь ее? Не говори, однако ж, этого никому. Благодарю тебя и за замечание Карамзина о характере Бориса. Оно мне очень пригодилось. Я смотрел на него с политической точки, не замечая поэтической его стороны: я его засажу за Евангелие, заставлю читать повесть об Ироде и тому подобное. Ты хочешь плана? возьми конец десятого и весь одиннадцатый том[13], вот тебе и план.
Ах, мой милый, вот тебе каламбур на мой аневризм: друзья хлопочут о моей жиле, а я об жилье. Каково?
15 сентября.
Resumé < 2 >: Вы находите, что позволение ехать во Псков есть шаг вперед, а я думаю, что шаг назад, — но полно об аневризме — он мне надоел, как наши журналы.
Жалею, что о Staël < 3 > писал Муханов[14] (если адъютант[15] Раевского[16]), он мой приятель, и я бы не тронул его, а всё же он виноват. M-me Staël наша — не тронь ее — впрочем, я пощадил его. Как мне жаль, что Полевой пустился без тебя в антикритику[17]! Он длинен и скучен, педант и невежда — ради бога, надень на него строгий мундштук и выезжай его — на досуге. Будут и стихи, но погоди немного.
Горчаков[18] мне живо напомнил Лицей, кажется, он не переменился во многом — хоть и созрел и, следственно, подсох. Ты вбил ему в голову, что я объедаюсь гонением. Ох, душа моя — меня тошнит... но предлагаемое да едят.
Примечания
[1] Федоров — Б. М., бездарный литератор.
[2] Пинский — М. М. Карниолин-Пинский, сотрудник «Сына отечества».
[3] Полевой — Н. А.
[4] «сам ищешь полудня...» — буквальный перевод французской пословицы («делать невпопад»), употребленной Вяземским в письме от 28 августа 1825 г.
[5] Милость царская — разрешение лечить аневризм во Пскове (ср. примеч. 130).
[6] Асмодей — см. примеч. 2.
[7] Приезд Мойера — см. письмо 147.
[8] «Водопад» — см. письмо 158.
[9] Железный колпак — см. примеч. 159.
[10] Цветной колпак — «фригийский», «красный колпак» (революционный).
[11] Моя трагедия — «Борис Годунов».
[12] Орлова — Е. Н., жена М. Ф. Орлова, урожд. Раевская (дочь ген. Н. Н. Раевского).
[13] Х и XI тома — «Истории» Карамзина.
[14] Муханов — А. А., автор статьи «Отрывки г-жи Сталь...», вызвавшей возражения Пушкина в его статье «О г-же Сталь...».
[15] Адъютантом ген. Н. Н. Раевского был брат А. А. Муханова, В. А.
[16] Раевский — ген. Н. Н.-старший (см. примеч. 13).
[17] Антикритика Полевого — см. примеч. 153.
[18] Горчаков — кн. А. М., лицейский товарищ Пушкина; Пушкин встретился с ним у его дяди Пещурова.
Переводы иноязычных текстов
< 1 > последним доводом в пользу освобождения. (Латин.)
< 2 > Выводы. (Франц.)
< 3 > Сталь (.....) — Г-жа Сталь.
|