С конца 20-х годов Пушкин все определеннее ориентируется на путь историка: исторические интересы эпохи, собственные склонности, друзья — все толкало его по этому пути. Историком «Пугачевского бунта», приготовляясь к «Истории Петра», Пушкин и умер. Занятия той и другой темой неуклонно приводили Пушкина к тому имени, которое с детских лет было для него символом скептицизма, либерализма, атеизма, к тому, кто был его учителем в хранимом про себя политическом и религиозном образе мыслей, — к Вольтеру.
Уже на своем пути поэта-историка Пушкин неоднократно обращался за подкреплением к материалам Вольтера. Еще из Одессы в 1824 г. Пушкин писал Вяземскому: «Французы ничуть не ниже Англичан в Истории. Если первенство чего-нибудь да стоит, то вспомните что Вольтер первый пошел по новой дороге — и внес светильник философии в темные Архивы Истории. Робертсон сказал что если бы Вольтер потрудился указать на Источники своих сказаний, то бы он, Робертсон, никогда не написал своей Истории»...
К Вольтеру обратился Пушкин для «Арапа Петра», используя его материалы для своих картин регентства и цитируя колоритные строки из «Pucelle». В «Истории Карла XII и российской империи» нашел он мотивировку отдельных эпизодов «Полтавы», прямо ссылаясь в 29-м примечании на Вольтера1. Примечание 33-е является простой цитатой из вольтеровского описания Полтавской битвы (книга четвертая)2.
В 1831 г., предложив императору свое перо для политического журнала, Пушкин вместе с тем писал: «Осмеливаюсь также просить дозволения заняться историческими изысканиями в наших государственных архивах и библиотеках. Не смею и не хочу взять на себя звания историографа после незабвенного Карамзина, но могу со временем исполнить мое давнишнее желание написать историю Петра Великого и его наследников до государя Петра III».
В результате «Государь велел его принять в Иностранную коллегию с позволением рыться в старых архивах для написания Истории Петра Первого»3.
Естественно, что в ряду исторических документов, нужных для этого труда, прежде всего и особо интересовали Пушкина все те материалы, по которым Вольтер писал свою «Историю России при Петре Великом».
Несомненно Пушкин в своих предварительных занятиях прекрасно познакомился и с этим аналогичным по теме трудом Вольтера и с обстоятельствами его создания.
В самом начале своей рабвты Вольтер сам упоминал, что «Граф Шувалов, канцлер императрицы Елизаветы, быть может наиболее ученый муж империи, снабдил в 1759 г. историка Петра необходимыми аутентичными документами и по ним писалась история». Документы эти имели и для Пушкина первоклассное значение. Дело в том, что историограф Мюллер по желанию Ив. Ив. Шувалова сообщал Вольтеру для его труда разные известия и замечания в ответ на его вопросы, при чем Вольтер часто бывал недоволен и требовал новых сведений4 как почетный член русской Академии Наук, вызвавшийся писать историю Петра. Между прочим сохранилась записка М. В. Ломоносова к Шувалову от 2 сентября 1757 г. по этому поводу, в которой он писал:
«К сему делу, по правде, г. Вольтера никто не может быть способнее, только о двух обстоятельствах подумать должно. Первое, что он человек опасный и подал в рассуждении высоких особ худые примеры своего характера. Второе, хотя довольно может получить от нас записок, однако, перевод их на язык ему знакомый великого труда и времени требует» 5.
Именно Ломоносов по просьбе Шувалова явился собирателем материалов для Вольтера и по свидетельству академика Штелина «не щадили никаких издержек, чтобы возбудить в этом знаменитом писателе охоту к отчетливому исполнению такого труда — Вольтеру посылались в виде поощрения подарки: портреты, меха, шубы...» По появлении «Истории Петра» однако «открылись любостяжательные виды сочинителя», удержавшего ряд материалов, не использовав их.
Пушкин прекрасно был знаком с деталями всех этих отношений. Между прочим замечания историографа Мюллера на труд Вольтера с примечаниями Ломоносова печатались в «Московском Вестнике» (1829 г., V, стр. 158—163) и «Московском Телеграфе» (1828 г., № 6, март, стр. 121—159). (Оригиналы поступили от П. А. Муханова в Академию Наук позже, в 1871 г.).
То, что Пушкин не только знал все эти обстоятельства, но и пристально следил за ними, показывает ряд фактов, на которые нами впервые обращено внимание. Дело в том, что в «Собрании Сочинений» Вольтера, поныне хранящемся в личной библиотеке Пушкина, в ряде томов имеются закладки Пушкина, с несомненностью говорящие о такого рода интересе Пушкина. Закладки эти в свое время были зарегистрированы Б. Л. Модзалевским в его описании библиотеки Пушкина, но не обращалось должного внимания на смысл этих закладок. Понятно, что мы не можем с точностью утверждать, делались ли они (все или частью) в 1836 г., когда Пушкин вплотную обратился к своей собственной «Истории Петра», или же он делал их (хотя бы частично) еще в 1832 г., но во всяком случае они подтверждают, что хотя частично этиматериалы приковывали к себе внимание Пушкина уже в начале 30-х годов.
Так в томе 34 «Сочинений Вольтера»6 имеем ряд закладок Пушкина почти исключительно на переписке Вольтера с Шуваловым. Заложено Пушкиным письмо № 77 (от 25 октября 1760 г.), где Вольтер справляется о пакете, который должен был доставить ему некто Пушкин, и просит у Шувалова материалов, без которых он не может «строить второе крыло постройки» — «вы начали, вы и довершите», заявляет он, прося продолжения журнала Петра и разъяснений «sur le czarovitz» и сам подсмеиваясь над своими прежними искажениями русских имен. О том же просит Вольтер и в письме от 7 ноября. В письме от 10 января 1761 г. Вольтер сообщает, что Салтыков не имеет известий от Пушкина и просит материалов, в частности ответа Петра I королю Станиславу («полагаю, что ответы императора Петра будут еще более любопытными. По подобным вещам приятно писать историю»).
Заложено Пушкиным и письмо Шувалова (от 8 июня), где сообщается, что Салтыков передал необходимый пакет, эстамп с изображением Петра, некоторые его письма, письмо Вольтера, рукописи Бассевича. Шувалов просит Вольтера смотреть на него «только как на своего секретаря»7.
Далее Пушкин отметил закладкой письма Вольтера к Шувалову от 11 июня (с просьбой сделать замечания на его работу, с упоминанием Пушкина8) и от 30 июня, в котором Вольтер выражает пожелание украсить гравюрами каждую главу «Истории Петра»9. Заложено любопытное письмо Шувалову от 1 ноября 1761 г., в котором Вольтер высказывается по поводу убийства царевича Алексея (Ce pas est très délicat)10, заявляя, что «благо целой нации предпочтительнее блага одного человека», но пытается защищать царевича и заявляет, что «нет в Европе ни единого человека, который бы думал, что царевич умер естественной смертью». Заложено далее и письмо № 29311, в котором Вольтер прямо просит Шувалова смотреть на убиение царевича «не с петербургской колокольни». Однако далее он считает необходимым стереть мрачное впечатление от жестокости отца картинами петровых заслуг перед государством и возражает мнению, что Петр Великий был «варвар, любивший махать топором то, чтобы рубить леса, то, чтобы рубить головы, как сам отрубил своему невинному сыну»12.
Легко представить себе, с каким интересом читал эти строки Пушкин, выясняя собственное отношение к двойственной природе Петра, которую он впоследствии охарактеризовал как колебания между мудростью «для вечности» и временными указами, «писанными кнутом», вырвавшимися у «нетерпеливого, самовластного помещика». |